Избранные киносценарии 1949—1950 гг. - Павленко Петр Андреевич (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Наташа, издали наблюдавшая за Алексеем, обеспокоена.
Рабочие из бригады Иванова во главе с Ермиловым обратили внимание на странное состояние Алексея.
Ермилов, подмигивая товарищам и указывая на Ивановна глазами, говорит:
— А наш-то, — того, по всему видно, в любовь ударился.
Все тихо засмеялись. Иванов увидел устремленные на него насмешливые взгляды товарищей.
Он стоит, сжав кулаки, и если б не стыд перед людьми, — он бы выдрал все вихры у этого Томашевича и надвое переломал бы «проклятого» Зайченко. Тяжело дыша, он оставляет клуб и один идет по темным улицам к реке; слезы бегут по его лицу.
Сев на берегу, он запел. У него хороший баритон, и он любит петь, только стыдится. Но сейчас, в тишине весенней ночи, под дальнее пение первых соловьев, песня его льется свободно, как разговор с самим собой.
поет он, отирая слезы.
Ему хорошо наедине со своей тоской.
Постепенно песня успокоила и ободрила Алексея. Он находит утешение в ее звуках, и новые надежды шевелятся в его душе.
Ночь. Комната Иванова. Он сидит за столом. Развернул том Пушкина и отбросил, заглянул в стихи Лермонтова и не прочел ни строки, а потом, сжав голову руками, погрузился в чтение Маяковского.
Мать входит к нему и сразу догадывается о причине мрачного настроения.
— Отказала? — спрашивает она.
— Не говорил еще, — отвечает он.
— Ты — как отец, тянешь, тянешь, пока всю душу не вымотаешь. Я, знаешь, когда отец покойный за мной ухаживал, ему аж два подметных письма послала: дескать, торопитесь, а то вашу даму могут увезти в добрый час…
— А он?
— Отец-то? Шальной был, вроде как ты — прибег, аж двери затрещали. Довела я его тогда… А может, тебе стихи ей написать? — спрашивает мать. — Я одного знала, он все больше стихом завораживал, вычитает где-то, себе в бумажку спишет — и ну привораживать. Вон их у тебя сколько! Спиши, которые красивее, и пошли…
Он молчит.
— Девушка чистая, хорошая, ничего не скажешь, — вслух думает мать, — но только не для тебя она, Алеша: ты человек рабочий, а она… из ученой семьи. Ее родитель инженер, что ли, большой…
Сын засыпает, опершись на руки. Мать подходит к столу и читает:
— Да… не подходит к нашему делу… Ну, утро вечера мудренее, — и выходит на цыпочках, стараясь не потревожить сына.
Иванов стоит в кабинете у Хмельницкого.
— Василий Васильевич, дай ты мне какой-нибудь отпуск или учиться пошли куда-нибудь подальше, — не могу я тут больше.
Хмельницкий басит:
— Прописал бы я тебе отпуск по шее, да вашему брату везет. В Москву вызывают. Собирайся.
— Я готов хоть сейчас, хоть в Москву, хоть на полюс, — говорит Иванов. — А кто вызывает-то?
— Сталин, — отвечает Хмельницкий.
— Не поеду, ни за что не поеду!.. Да как же я… — взволнованно бормочет Алексей.
— Поговори у меня! — грозит Хмельницкий. — Вместе летим. Я тебя ни на шаг не отпущу…
— Не поеду, — настаивает Иванов, — боюсь, даже представить не могу, чего я говорить буду…
— Чудак человек, говорить ему надо… С тобой будут говорить, а ты знай себе слушай, ума набирайся… Такое человеку счастье, а он еще ерепенится!.. Пошли, милый, самолет ждет…
Сад молодо зеленеет. Цветут деревья. Поют, заливаются жаворонки в небе. Сталин поднимает голову и прислушивается.
В белой домашней куртке Сталин обминает ногой землю вокруг только что посаженного им деревца.
Подходит дежурный, говорит:
— Товарищ Сталин, прибыл по вашему вызову сталевар Иванов.
— Просите Иванова сюда.
Алексей идет по дорожке сада. Он очень взволнован.
— Ей-богу, я не могу, — говорит Алексей дежурному, — отпустите меня, ради бога… что я… рапортовать надо или как?.. Лучше Хмельницкого вызовите, а?
Дежурный не успевает ответить — Сталин сам идет навстречу гостю.
Иванов, глубоко вздохнув, останавливается. Губы его дрогнули.
— Здравствуйте, Виссарион Иванович, — вымолвил он через силу, — то есть… простите ради бога…
Сталин смеется.
— Это моего отца звали Виссарионом Ивановичем, а я — Иосиф Виссарионович… Ничего, ничего… — смеясь и повторял «Виссарион Иванович», он, обняв Иванова, ведет его в дом, где уже накрыт стол.
За столом товарищи Сталин, Молотов, Калинин, Маленков. Берия, Ворошилов и Иванов. Все блюда стоят на столе. Подающих никого нет. Каждый берет сам, что ему надо.
Иванов, чтобы не сделать какой-нибудь оплошности, ест один хлеб.
Сталин говорит ему:
— Когда гость не ест, хозяину обидно. Попробуйте вот это, — и кладет на тарелку Алексея рыбу, наливает вина в бокал.
— Спасибо. За ваше здоровье, товарищ Сталин, — говорит Алексей.
— За мое здоровье часто пьют, — отвечает Сталин. — Давайте за вас выпьем, за ваши новые успехи.
Все пьют. Берия снова наполняет бокалы и как бы вскользь замечает:
— Их завод только Ивановым и держится, а вообще неважно работает…
— Наш завод? — Иванов не заметил шутки. Он взволнован и отвечает с достоинством: — Наш завод сильный, народ у нас смелый, дерзкий, далеко вперед видит… Нет, не зря нас орденом наградили, товарищ Берия.
— Завод у них ничего, — говорит Сталин, — руководство только немного отстает… Верно?
Иванов отрицательно мотнул головой.
— Нет! Таких директоров, как наш Хмельницкий, по всему Союзу поискать, — произносит он уверенно, — сталь мы даем хорошую, такую никто не дает. Так и называется у нас — хмельницкая сталь.
— Сталь многие дают, но не все отдают себе отчет, для чего она и сколько ее нужно нам… У вас о войне народ что думает? — спрашивает Молотов.
— Думают, что подходит она, подкатывается… — отвечает Иванов.
— В будущей войне сталь будет решать все, — говорит Сталин, — ибо чем богаче оснащен воин, чем сильнее его техника, тем ему легче победить.
— Сталь-то у нас, товарищ Сталин, хорошая, а будет еще лучше, — говорит Иванов. — Я вот выдал первую плавку новой марки, а наш старик-сталевар Ермилов, гляди, меня через месяц-другой и перекроет. Получше плавку выдаст. А там еще кто откроется…
— А вы и сдадитесь? — спрашивает Ворошилов.
Сталин усмехается:
— Конечно, сдастся. Успокоится на достигнутом — и все.
— Я — на достигнутом?! — восклицает Иванов. — Я никогда не успокаивался на достигнутом. Да и никто из нашей молодежи не представляет себе, ну как это, например, можно без соревнования. Сталь варить — это надо головой работать, — заволновался он вдруг. — Может, вам так сообщают, что, дескать, состав есть, технологический процесс указан — точка, делай?
— А разве не так? — улыбаясь, спрашивает Сталин.
— Не совсем так, — отвечает Иванов, отодвигая от себя тарелки, нож, вилку, чтобы было свободнее рукам. — Сталь — она как живая, товарищ Сталин. Все обеспечено как будто и делаешь все по технологической инструкции, а глядишь — брак. В чем дело?.. В том дело, я вам так скажу, чтобы сталь правильно, хорошо прокипела. Может, матери так детей не рожают, как я эту сталь. Вот как оно!.. Ходишь возле мартена, душа дрожит, все думки там, в печи, будто я сам в огне варюсь.
Иванов останавливается.
— Рассказывайте, рассказывайте, — говорит Сталин, придвигая к Иванову его тарелку, но тот, не замечая, отодвигает ее в порыве нахлынувшего красноречия.
— А когда плавка готова, гляну на металл и сразу вижу, удалась или нет. Тут отца-мать забудешь. А как пошла… такая радость берет, тогда все нипочем, петь тогда охота… Тут шум, грохот, а ты поешь себе, как соловей.
